- К СОДЕРЖАНИЮ -

Сначала должно начать рассказ с того времени, как я начал засыпать. Это было в Серёгове (есть такая деревенька у шоссейной дороги, соединяющей Сыктывкар и Княжпогост). Летний день, завтра - прополка картошки; а сейчас - вечер. И не просто вечер - а настоящий Вечер. Около 9-ти вечера уже темнеет, и вместо дневных образов, таких чётких (но в то же время таких ненужных, суетных, шумных), проступают образы вечерние и ночные - образы, полные незримой силы (которую, стоит только прикрыть глаза, видишь отчётливее самих предметов, в которых она якобы заключена)... Проступает деревянный стол, всегда стоящий под открытым небом - но под бездонными свечками звёзд преображённый в Тайный Стол. Проступает покосившийся сарай, превращаясь в одинокий скит мага-отшельника... Но Дима, точнее уже Дим - перевоплотившийся сам во время созерцания г_л_у_б_и_н_ы вечера, нежно (и в то же время стремительно) чистит зубы у умывальника, заходит в дом, и закрывает дверь за собой. Оказалось, что он порядком задержался на улице - родители и брат крепко спали. Не стал тянуть время и я. Отточенным движением заскочил в деревенскую кровать - и уснул.

Тишина... Шаги. Кажется, что шаги. Но никто не подходит. Оглядываюсь – и чувственным зрением (удивительным образом неотличимым от обычного) вижу ритмично дёргающийся комочек. Что-то родное... Ах да - это ведь моё сердце... Далее оглядываю пронизывающим взглядом себя (но нет – не себя - своё тело), и понимаю, что останавливаться не имеет смысла. Не имеет смысла останавливаться на своём теле - ведь это так ничтожно!

И, как только я это понимаю, проваливается куда-то и это скудное восприятие. Я остаюсь в абсолютной тишине. Один.

Наверное абсолюта мне и не хватало. Слышу призыв "можешь войти". Откуда звучит этот призыв, и куда можно войти, я не совсем понял. А ещё не понятным осталось - каким м_е_с_т_о_м я его услышал.

Отвечаю: "не хочу никуда входить, мне и здесь хорошо". К моему удивлению - мне кажется, что я это сказал ртом. Или не ртом. Тоесть как обычно проговариваю мысли про себя. Это порок. Мысли должны лететь со скоростью молнии, а не плестись за каким-то там вымышленным человеческим диалектом... Я знал, что проговаривать про себя - порок. Но каким образом я это знал? Ведь вся наносная, полная хлопот, дневная память стёрлась на время, уступив место самой сути дневного сознания. Оно носило суть моей жизни. Суть без мелочей. Вот я кому-то отвечаю, проговаривая слова. Пусть даже мыслями. А кто со мной говорит? И это я тоже знал. Но не познал.

НО НЕ ПОЗНАЛ. И чётко, как будто взрывом, воспламенением динамита, я увидел - как встретились моё знание и осознание. А кто я, и чем это увидел - и это я тоже знал - является познанием. Самим познанием. Просто познанием. И познание раскрылось, вспышкой забросив восприятие моё на улицы какого-то городка. Безлюдно. Брошен к стене выхлопом НАДПРОСТРАНСТВА. Ударился. Понимаю, что выхлопом являлся я сам. Прежний голос, голос внутреннего знания (как выяснилось), властно вспыхнул внутри коротким росчерком ответа: "Ты вошёл"...

Ушибся сильно, с болью созерцая последнюю вспышку электричества, маленькую молнию, угасшую в воздухе - в том месте, где произошёл прорыв. Ну чтож... Я один. Впереди неизвестно сколько времени (может, целая жизнь) пройдёт, прежде чем я вернусь в родное плотное тело, безмятежно спящее в деревеньке Серёгово. А может - только несколько часов. Не исключено, что первое поместится во второе... Впрочем, как оно и вышло.

Я брёл по улицам города, и боялся (а может - смутно надеялся), что провалюсь ещё. Ещё раз - в какой-нибудь другой мир. Но мысль о новом ушибе пробирала меня насквозь, и я покрепче вглядывался в булыжники мостовой. А город оказался не простым.

Я просто выпал в "средневековой" его части. Город оказался собранием всех типов городов. Каждый стереотип обустройства города находил здесь свой кусочек. Встретились по-пути и восточные (средний восток, дальний восток), и западные городские массивы. Причём различных эпох. И по ним, и между ними можно было спокойно гулять. Разгуливать.

В европейской части девятнадцатого (или начала двадцатого) века мне повстречался немолодой человек, который представился другом отца, и сказал идти за ним. Я пошёл. У него была квартира в этой части города. Хорошая, четырёхкомнатная. И я там стал жить.

Жил день. Жил неделю. Жил месяц. Но внутренний голос знания однажды намекнул (явственно, весьма ощутимо привлекая к своему проявлению всё внимание): "просто существуя, тебе отсюда не выбраться. Да и Виктору ты - лишняя обуза. Думаешь, ему так легко п_р_е_д_с_т_а_в_л_я_т_ь, будто он работает за двоих? Иди в интернат. Он тут один, но туда не всех берут. Постарайся пройти. Спроси Виктора про это."

Я спросил Виктора про э_т_о. Молчал он долго, отвернувшись в окно. А когда повернулся ко мне - глаза его были очень печальны: - Дима, интернат - мечта многих. И хоть поступают в него многие - проходят лишь единицы. А вот мне даже не удалось поступить. Кое-кто боится его. - Оч-чень интересно. Дядя Витя, а поподробнее нельзя?

И дядя Витя, вздыхая, ответил: - Ну что я смогу тебе ещё сказать? Ведь это - особое место. А для тамошних - даже и не только место. Тем, кто там вырос, подчиняется время и пространство. Вещи и люди подчиняются им. Они добры и опасны одновременно. И интернат они называют "лабиринтом". А простому горожанину, когда он зайдёт за ворота, на территорию интерната, разрешается всего три вещи: сделать покупку в их магазине, купить одноразовый пропуск на территорию лабиринта (отдавая себе отчёт, что можно оттуда вобще не выбраться), и отдать туда на воспитание своего ребёнка, или какого-нибудь сироту. Но принимаются не все - а только до двенадцати лет. И вот им уже выдаётся абонемент. Они могут выходить за пределы интерната и возвращаться в него беспрепятственно. Но, как правило, они не пользуются этим - в интернате гораздо интереснее. А если всё же захотят выйти, то абонемент начнёт постепенно истаивать. И за три дня истает совсем. После этого воспитанник больше не принимается лабиринтом как воспитанник, но только - как горожанин. Как обычный горожанин.

Я подумал, что шанс пройти у меня есть - ведь мне всего одиннадцать. И спросил: - А что продаётся там в магазине? - Там? Ну... разные магические безделушки. И по весьма приличной цене. Вот можно - вещь такую сработать - простыми средствами обойтись, и никакой пользы не принесёт - только как сувенир. А берут. И спрос есть. Только вот зачем им деньги?

На этой задумчивой ноте и остановилась наша беседа. Я попросил дядю Виктора отвести меня в интернат. Он согласился, но предупредил, что сделает это из большого уважения к моему отцу. А так он и близко не хочет к интернату подходить. Но детей - закон есть закон - обязательно должны приводить взрослые. Под ручку. И отдавать воспитателям. Свободная воля ребёнка начинает приниматься во внимание на следующий день, тоесть когда специально для него изготовят (и вручат ему) Абонемент лабиринта.

Было приятно думать, что завтра я своими глазами увижу этот загадочный лабиринт. С такими мыслями я провалился в отдых.

Наступило "завтра". Показались ворота интерната. Они были декоративными, совсем небольшими. При этом оторопь, бравшая за живое при виде этих ворот, только усиливалась. Мы с дядей Витей осторожно, чтоб не напугать самих себя, вошли. И как только вошли - как неуловимой (но сильно ощутимой) волной пронеслось в моём внутреннем восприятии. Дядя Витя ничего не заметил. А я почувствовал. Почувствовал, что заметили "потенциального воспитанника". Заметили по эманации. Здорово!

Дядя Витя уже, как экскурсовод, начал показывать - в каком направлении находится магазин, в каком - касса одноразовых пропусков в лабиринт (совокупно с дверью лабиринта), как к нам подошёл незаметно (казалось из воздуха самосоткался) невозмутимо глубинный, элегантно одетый, человек средних лет. Скорее даже - молодых лет. Таинственный. Представляться он почему-то не захотел. - Здоровия желаю. Вы предлагаете кандидатуру ребёнка? Или просто так?

Дядя Витя ответствовал просто: - Это уж ему решать. Большой, гляди, уже. - Нет, это решать вам. Он (незнакомец усмехнулся, глядя на меня), будет решать чуть позже. - Ну тогда решаю, и Дима того же мнения, - пусть сюда поступает. А поступит он или нет - от его старания зависит.

И обращаясь ко мне, спросил: "постараешься?" Я ответил: "постараюсь"

Незнакомец продолжил: - Не всё так просто, друзья. Хоть без старания не обойтись, не оно главное. Главное - понимание и интерес. Скорее интерес, чем понимание. Гм... скорее понимание, чем интерес. Две великие ветви!

И остановив свою речь на этой загадочной ноте, он взял меня за руку и увёл от дяди Вити. Когда меня уводили, я заметил огромную, колоссальную грусть и тоску в глазах дяди Вити. Защемило сердце, но я не захотел вернуться - голос внутреннего знания помнился отчётливее.

Вдруг провожатый сказал: - Вот первое испытание ты и прошёл. Испытание влиянием тоски близкого человека. Это означает - погружение в первый уровень лабиринта. Уровень, где ты сможешь держать Абонемент. Дальше - сложнее и легче одновременно. А пока - отдыхай.

И он отвёл меня в комнату (дверной проём которой был без двери), откуда хорошо проглядывались декоративные ворота, дядя Витя, другие люди (снующие изредка). Комната находилась в приземистом здании, каковым выглядел интернат снаружи. Изнутри я его не видел, но было устойчивое впечатление, что у интерната - очень ёмкое "изнутри".

Я посмотрел на дядю Витю, на проём ворот. Они мне показались такими родными, такими знакомыми, такими приятными. Но не притягательными, скорее - бесконечно далёкими.

Чтобы не быть утомлённым в восприятии новых и загадочных происшествий (должных случиться в скором будущем), я лёг на кровать, удобную и мягкую, весьма кстати оказавшуюся рядом, и заснул.

Проснулся - как будто от внутреннего толчка (мягкого, почти неотличимого от собственной мысли), и обведя взглядом комнату, остановился на дверном проёме - за ним был другой вид! Там не было ворот, не было уличек города, примыкающих к интернату, не было и намёка на неестественность. Я вышел. Полянка. Полянка в лесу, просторная. Рядом - ещё штук пятнадцать-двадцать пригорков с дверными проёмами наружу. Около моего дверного проёма валялся яркий прямоугольник какой-то бумаги. Перед ним внезапно почувствовалась какая-то робость. Захотелось обойти, исследовать саму полянку, и уж в последнюю очередь вернуться к этому... яркому листочку бумаги. Он не был отвратительным. Скорее - от него веяло такой необычностью, что восприятие отказывалось с ним иметь дело. Восприятие моё навязывало мне такую картину: мол, лежит бумажка, и лучше её обойти. Простая бумажка - обойти нельзя чтоли.

Я оглядел саму полянку. Уже догадался, что внутри пригорков - аналогичные моей комнаты. Только народу - ни одного человека. Странно. Мой взгляд вернулся к цветастому листочку бумаги. Неспроста он тут лежит. Валяется. Нет, скорее лежит. Я ещё не сделал ни одного шага с порога своей комнаты, но чувствовал, что дальше сделать шаг - означает провалить всю учёбу. И это мне ненавязчиво подсказало внутреннее знание. Стараясь не отключать восприятие, я нагнулся, и (впитав все порывы и блики восприятия, как бы наслаждаясь его негодованием) поднял листочек. Простой цветной листочек. Зелёный с одной стороны, и рубиновый - с другой. Я почувствовал всю притягательность, всю чистую красоту этих цветов, этих сторон, что навеки вплелась, вплавилась в ткань моего сознания. Вдруг вспышка света - и прорыв. Намного мягче - чем при моём появлении в этом мире: меня даже не сбило с ног, не шелохнуло. Но всё же это был прорыв. Блики света сошлись ко мне, а когда разошлись... Стоял я там же, но вокруг растерянно ходили дети. Немного детей. Кто чуть постарше, а кто - чуть помладше меня. У всех были в руках цветастые листочки. Неповторимые листочки.

Я потерянно стоял в сторонке, у моего пригорка. И вдруг увидел - как из ничего, у соседнего пригорка, появляется вместе с бликами света (разбегающимися стремительно от него в разные стороны), ещё один мальчик. У него в руках - рубиново-синий. Впоследствии мы подружились и весьма долго ходили вместе...

Мы так ждали ещё часа два. Появилось достаточно много народу (если детей вобще можно назвать народом). И вдруг посредине полянки проявился (именно не прорвался, а проявился) тот дядя, что вёл меня за руку. Он теперь был не в элегантном костюме, а в тунике белого цвета. И достаточно ему было сказать негромко: "подойдите ближе", как все мальчики подобрались к середине поляны. Наставник продолжил: - Вы держите в руках Абонемент. Это ключ к измерениям лабиринта. Интернат остался на этой поляне в качестве пригорков с комнатами. Теперь вы свободны, но чтобы выучиться и выжить, чтобы достигнуть цели, которую вы сами себе ещё почти не представляете, вам нужно научиться работать с ключом, и с самими вами. С самим собой - каждому следует постичь. Постичь суть внутри, постичь суть Абонемента, постичь суть Лабиринта. Пойдёмте за мною. Начнём учиться.

Вот мы идём.

- К СОДЕРЖАНИЮ -

Дмитрий Щанов